Хюррем, наложница из Московии - Страница 113

113

В ее голосе слышались надежда и некоторое оживление.

– Конечно, смогла. Ты и так делала меня счастливым, а теперь я еще счастливее.

Падишах поцеловал Хюррем в лоб.

– Ты порадовала нас, Хюррем Ханым, да будет доволен тобой Аллах.

Он внимательно посмотрел Хюррем в глаза, и взгляд его помрачнел: «Почему ты раньше нам ничего не сообщила о своем желании?

– Я боялась, что повелитель нам не позволит. Ведь я знаю, какой вы милостивый и милосердный правитель. Вы бы решили, что меня здесь притесняют, и поэтому я хочу сменить веру. Вы бы вновь сказали, что у тебя одна вера, у нас другая. А ведь я и в самом деле услышала зов Аллаха.

– Как ты сумела проделать все это в тайне? Неужели и Валиде Султан ни о чем не знает?

– Не знает.

– Расскажи нам все по порядку, Хюррем Ханым.

И Хюррем все рассказала с самого начала. Падишах внимательно слушал ее. Его брови удивленно поднялись. Он не смог сдержать смеха, когда услышал, что Хюррем во время Рамадана тайком соблюдала пост и в то время, когда другие женщины молились в мечети, тайком сидела снаружи и слушала проповедь. Он также удивился, когда узнал, что совершать намаз и некоторые предписания ислама обучила ее Мерзука. В этом дворце, в каждом камне которого были глаза и уши, Хюррем, оказывается, училась, чтобы стать мусульманкой, и ни одна живая душа об этом не узнала.

Когда султан Сулейман наклонился, чтобы поцеловать губы Хюррем, которую он продолжал сжимать в своих объятиях, произошло нечто совершенно неожиданное. Девушка повернулась и своей рукой прикрыла падишаху губы.

– Нельзя.

– Почему нельзя?

– Потому что я не хочу, чтобы великий султан из-за меня впал в грех и попал в ад. Ведь ложиться в постель с мусульманкой без никаха считается прелюбодеянием и очень большим грехом. Ваша покорная рабыня теперь мусульманка. И одна должна защищать от греха и вас, и себя.

– Кто тебе об этом сказал?

В голосе падишаха впервые звенел гнев. Девушка ничего не ответила, а лишь, наклонив голову, молча стояла перед ним.

Сулейман в ярости продолжал: «А теперь послушай меня! Зачем говорить о том, что и так всем известно?»

Он выскочил из покоев.

Никто не знал, какую партию тем вечером разыграла Хюррем, поэтому обитатели дворца не поняли, почему Сулейман шагал по его коридорам мрачный, как туча. Никто во дворце не знал, какая буря разразится утром.

L

После утреннего намаза султан Сулейман вихрем влетел в покои Хафзы Султан. Пожилая женщина не помнила, чтобы когда-нибудь она видела сына таким разгневанным. От гнева он даже забыл поцеловать ей руку, а ведь он никогда этого не забывал.

– Разве матушка не должна знать обо всем, что происходит в нашем гареме? – набросился он на Валиде. – Разве наша матушка не должна следить за тем, как живет гарем? Не должна слышать любой звук, любой шорох в нашем дворце? Не должна следить за каждой мухой? Неужели мы напрасно ей доверяем? А ведь мы знаем, что наша матушка даже спит с открытыми глазами. Но ей все равно неведомо то, что происходит во дворце. Хорошо, что у нас есть стража. Ведь так к нам в гарем может пробраться кто угодно, а мы и знать не будем.

В ответ на гневные укоры и яростные вопросы падишаха, метавшегося по комнате, Валиде Султан сказала: «Ты можешь сердиться на меня, сын, за то, что я ни о чем не знала, и я даже признаю твою правоту, но почему тебя так разгневало, что Хюррем стала мусульманкой?» Она взяла Сулеймана под руку и усадила рядом с собой: «Я только рада этому. И мой сын, я уверена, рад больше меня. Но что же его так разгневало?»

Сулейману стало стыдно. Разве можно так кричать на собственную мать? Он поцеловал руку Хафзы Султан и приложил ее к своему лбу.

– Долгих лет жизни тебе и твоему государству, султан, сынок. Да будет тобой и твоим правлением доволен Аллах. Скажи мне все-таки что случилось?

Сулейман рассказал все по порядку. «Вот так обстоят дела, матушка», – закончил он свои слова. Он умолчал о самом важном. Он не смог признаться матери, что Хюррем отказалась приходить к нему в покои.

– Мы часто узнаем о том, что говорят во дворцах Карла V и папы, но совершенно ничего не знаем о том, что делает женщина, которая делит с нами ложе. Вот почему мы гневаемся.

– Ты поблагодарил Аллаха за приятную весть?

– Поблагодарил!

На самом деле этим утром Сулейман даже не мог толком совершить намаз. Он всю ночь провел, не сомкнув глаз.

– Хюррем сейчас очень счастлива. С одной стороны, она рада, что совершила богоугодное дело, а с другой – ее гнетет страх совершенного греха. Лучше бы ты ее не обижал.

– А я ее и не обижал.

Но он знал, что обидел ее.

Хафза Султан рассказала сыну, как Хюррем расчувствовалась, когда Баязиду читали азан, как упрашивала ничего не говорить Сулейману и как настаивала, что хочет идти слушать мевлюд, и плакала у мечети.

– Вот если бы ты, матушка, еще тогда нам об этом рассказала!

Валиде Султан не обратила никакого внимания на укор, звучавший в устах сына.

– Это дело касается только Аллаха и его раба. Что нам остается? Что я должна была тебе сказать? Что твоя наложница плачет, когда читают мевлюд? Или что плачет, когда слушает азан? Я не думаю, что тебе это понравилось бы. К тому же я не могла предположить, что она захочет перейти в нашу веру. Если бы я знала, я бы сделала все необходимое, чтобы разделить с ней эту радость.

Валиде Султан заметила, что, хотя гнев Сулеймана улегся, губы у него все еще дрожат.

– Нам кажется, что нашего сына печалит что-то еще, разве не так?

– Я рассержен на ходжу! Разве можно браться за такие дела, не известив нас. Мы относимся к нему так, как того требует его положение. И разве ходжа – не наш раб?

113