Хюррем, наложница из Московии - Страница 138

138

Не поднимая головы, он боковым зрением пытался сквозь отверстия ширмы разглядеть Хюррем Султан. Она сидела перед окном, разукрашенным цветным стеклом в виде тюльпанов и листков, на роскошном диване, покрытым дорогим бархатом, опершись левой рукой на подушки из китайского шелка. Складки ее кафтана и платья ниспадали на прекрасный иранский ковер, словно высокогорный водопад. В лучах света сверкали рубины в ее волосах.

Хюррем Султан продолжала говорить:

– Тебя все очень хвалят во дворце, Рустем-ага. Все говорят, что расторопнее и сообразительнее тебя аги не найти. Мы знаем, что ты был верным слугой покойного Искендера Челеби. Главный казначей всегда, всю свою жизнь, доказывал преданность нашей семье и династии Османов. Из-за ложного доноса мы потеряли его, но мы всегда будем помнить преданность верных нам людей. Династии требуется верный и преданный человек.

Рустем растерянно молчал. Хюррем заметила, что он замер перед ней в страхе, и решила немного его взбодрить: «Скажи мне, ага, разве ты не сделаешь все, что он тебя зависит, чтобы верой и правдой служить нашему повелителю?»

Рустем пытался сообразить, к чему эти вопросы. Для чего сама Хюррем позвала его сюда? «Надо же, – думал он, – она такая же бывшая рабыня. Но теперь ей поклоняются правители Европы. А про меня, Рустема, пол-Стамбула говорит, что без этого боснийца не обойдется ни одно государственное дело. Так зачем же мне устраивать государственные дела против государства? Да и к тому же какое государство, приняв боснийского крестьянина из бедной деревни, может сделать его важным государственным лицом? Только Османы! Какое еще государство может возвысить дочь простого священника из Рутении так, что ей поклоняются короли Европы, и сам папа Римский с почтением отзывается о красоте Султаны Ля Росы? Слушай, внимательно слушай, что она тебе скажет, ага. Чует мое сердце, это еще только начало. И передо мной скоро откроется новый путь».

Хюррем, увидев, что Рустем продолжает молчать, спросила: «Отчего ты молчишь, ага? Каждый человек, даже если он поменяет свои имя, веру, Священное Писание и храм, никогда не сможет изменить свою душу и свой разум. Мы часто говорим о том, что мы что-то забыли, но сердце наше помнит все».

Рустем ломал голову. Чего от него ждет эта женщина? Признания в том, что душа его помнит родные края? Все это было очень странно.

Глаза Хюррем светились тем особенным светом, который так воодушевлял ее друзей и так пугал ее врагов. Рустему следовало бы испугаться, но он не боялся, а лишь насторожился.

– Послушай меня, ага. Не стоит бояться того, что ты помнишь родину. Мы все здесь ее помним. К тому же разве не было других девширме, которые верой и правдой служили нашему государству? Таких было очень много. Обернись по сторонам, почти все визири в Диване – кто хорват, кто албанец, кто араб. Это очень хорошо. Но, если такие, как ты, верой и правдой послужили нашему государству, разве они не достойны награды? Скажи мне, Рустем, а ты сам как думаешь? Тебе никогда не приходило в голову, что ты можешь сам себя наградить?

Рустем похолодел. Рука его машинально потянулась к шее. «Эта женщина непременно что-то знает, – подумал он. – Если я в чем-то признаюсь, то она обвинит меня в предательстве султана и отдаст палачу. Если буду отрицать, то сделаю только хуже. Но молчать нельзя». В горле у него стоял ком.

Молчание нарушил тихий смех Хюррем. Она сделала ему знак подойти ближе к решетке. Рустем придвинулся, сделав только шаг. Одна нога его с рождения была короче другой. Чтобы скрыть свой недостаток, он всегда носил длиннополые кафтаны, у специального мастера заказывал сапоги, у которых один каблук был выше другого. Правда, подобная хитрость не помогала ему скрыть хромоту. Хюррем тоже это заметила и подумала: «Кажется, я нашла подходящего человека. Этот не будет заноситься, этот будет делать все, что я прикажу».

Про Рустема ей рассказывали, что молодой девширме демонстрирует рвение в государственной службе, умеет молчать и точно исполняет все поручения. Верные люди Джафера в Диване и раньше пользовались его услугами. Рустем вроде бы не знал, для кого он выносит из Дивана ту или иную копию записи секретаря. А может быть, о чем-то догадывался. Но даже если и догадывался, ни разу за все время он не был замечен в сочувствии врагам Хюррем. Правда, казалось, он вообще никогда никому не сочувствует. Исполнительный, нелюдимый, скрытный, но всегда точно выполнявший приказы, этот ага жил совсем один, в небольшом особняке в Галате. При нем были только старая албанская служанка и немой конюх. «Такой человек умеет быть верным, – подумала Хюррем. – Теперь настало время призвать его».

– Скажи мне, ага, ты никогда не думал о том, что достоин стать визирем?

Рустем, не веря своим ушам, тихо сказал:

– Такие мысли – грех, госпожа.

– Разве то, что ты рожден в Боснии, может помешать в таком государстве, как наше, такому способному человеку, как ты, стать визирем?

– Не может, – пробормотал Рустем.

Хюррем явно обрадовалась.

– А разве могло мне мое русское происхождение помешать родить нашему падишаху несколько шехзаде и стать его законной женой?

Теперь все было ясно. Жена султана Сулеймана ищет себе союзников после казни Искендера-паши, с тем, чтобы не допустить к трону наследника Мустафу. Рустем почувствовал, как к нему подступается какая-то невиданная сила, сопротивляться которой бесполезно. «Если султан Сулейман правит миром, – думал Рустем, – то самим Сулейманом правит Хюррем». В эту минуту он почувствовал себя почти сообщником этой странной женщины, которую многие в империи обвиняли в колдовстве.

138