– Повелитель, не будьте несправедливы к Ибрагиму-паше, – нанесла удар Хюррем. – Ведь он грек. Может быть, он попытался отвести неизбежную войну от земель, близких к его родине.
Сулейман растерялся. Он не знал, что ответить. Подобное совершенно не приходило ему в голову. Хюррем, увидев его растерянность, втайне обрадовалась. Еще одна капля яда достигла цели.
Усилия Ибрагима не увенчались успехом. От своего решения Сулейман не отказывался. Хотя Ибрагим весь день твердил: «Кто это насоветовал такое нашему повелителю? Нашего повелителя толкают на ложный путь. Неужели вы хотите навлечь на наши головы снова такую беду, как крестоносцы?» Падишах, который наблюдал за собранием Дивана, ему сердито ответил: «Что ты такое говоришь, паша? Ты слышишь, что ты говоришь? Или то, что мы соизволили сделать тебя нашим зятем, позволяет тебе совершать подобные дерзости?»
Не на шутку перепугавшись, Ибрагим на мгновение решил, что сейчас его предадут в руки палача Кара Али, который набросит ему на шею шелковый шнурок. У Османов смерть всегда была под рукой. Достаточно одного лишь неосторожного слова, чтобы все вокруг полностью забыли и заслуги, и услуги, и всю дружбу, и все братские чувства, и всю верность. Он попытался что-то пробормотать в ответ, но от страха ничего толком сказать не смог. Вместо этого он попытался поцеловать падишаху руку.
– У нас что, нет своего ума, чтобы поступать согласно чьим-то мыслям? – сердито воскликнул султан. – Это что за слова? Это наше государство, это наши владения, это наша воля. Ты можешь высказать свои мысли, но решение принимаем мы. К тому же решение давно уже принято, только и всего.
И, высвободив свою руку из руки Ибрагима, он быстро вышел.
Хюррем узнала о произошедшем только на следующий день от Хатидже Султан. Хатидже была очень расстроена. «Ах, Хюррем Ханым, – говорила она, – печаль моя не знает границ. Между моим братом-повелителем и Ибрагимом-пашой легла трещина». Затем она рассказала, что послужило причиной размолвки ее мужа с султаном. Впрочем, этот случай, пошатнувший покой во дворце, был результатом целой цепи событий. Болтали, что Ибрагим начал вести себя, как второй падишах. Говорили, что даже когда он принимал австрийского посла, то принял его неласково, пеняя ему, словно сам Сулейман: «Знай же, что перед тобой находится тень султана. Как она скажет, так и будет. Не жди понапрасну ничьих речей, кроме наших. Всякое слово, произнесенное нами, уже закон».
Хюррем ничего не знала об этом, но ненавидели Ибрагима уже не только она с Хафзой Султан, но и многие другие. Неосторожные слова паши были немедленно доложены падишаху. Падишах отругал сплетников, не сказав ничего своему другу, однако хвастовство главного визиря запало ему в сердце. А тут еще Ибрагим твердил неотступно, что прежде стоит воевать с Ираном.
Хюррем летала от радости, однако старалась ничего не показывать Хатидже Султан. «Не расстраивайся, – утешала она ее, – повелитель считает пашу своим братом. В семье такие вещи случаются. Все пройдет и забудется».
Но она прекрасно знала, что не забудется ничего. Сама Хюррем не позволила бы Сулейману ни о чем забыть.
Проклятый грек не ограничился тем, что желал войны с Ираном, а твердил: «Необходимо провозгласить для охраны трона и порядка наместником повелителя шехзаде Мустафу». Услышав об этом, Хюррем прорычала: «Кто знает, какими письмами тайком обмениваются Ибрагим-паша с Гюльбахар». На ее счастье, султан Сулейман отрезал: «Это невозможно. Мальчику даже еще не сделали обрезание!»
Хюррем чувствовала перемены. В прежде неприступной крепости дружбы султана и грека появилась брешь. Начиная с той ночи, когда падишах рассказывал ей о событиях в мире, его обращение с ней тоже изменилось. Теперь Сулейман вел себя с ней не только страстно, но и уважительно.
Когда армия Османов готовилась к очередному походу, Хюррем в четвертый раз понесла. И за шесть месяцев до похода на Венгрию, который Сулейман затеял с целью проучить Карла V, подарила падишаху еще одного сына. Султан радостно принял четвертого шехзаде в свои объятия и нарек его Баязидом: «Посмотрим на тебя, Баязид Хан, будешь ли ты достойным дедов наших, Баязида Молниеносного и Баязида Хана».
Однажды, апрельским утром 1526 года, Хюррем пришла в покои к султану Сулейману с маленьким Баязидом на руках и в сопровождении шехзаде Мехмеда и Селима, а также дочки Михримах, которую падишах называл своей прекрасной луной.
Война обернулась для Карла и всего христианского мира катастрофой. Венгерский король, подстрекаемый Карлом, был разбит и, отступая, сгинул вместе со своей армией в мохачской равнине, превратившейся в непроходимое болото из-за непрекращавшихся дождей. Исход войны был решен за полтора часа. В тот день султан Сулейман, совершая предвечерний намаз, принял у себя в шатре пашей, поздравлявших его с победой: «Да будут ваши завоевания благословенны, повелитель!» Он поцеловал каждого из них в лоб, а потом повернулся к стоявшему рядом с ним Садразаму Ибрагиму-паше и многозначительно сказал: «И твое завоевание пусть будет благословенно, паша».
Ибрагим кинулся целовать руки Сулейману и взволнованно произнес: «Это великая победа, ваша победа, повелитель! Ваша победа, Сулейман Гази!»
И лишь Сулейман знал, что это победа и Хюррем.
Ее карта выиграла. Узнав о победе, Хюррем от радости не могла усидеть на месте. Она побежала в покои Хафзы Султан: «Мы победили, госпожа, мы победили!» Такое бурное выражение радости даже удивило Валиде, хотя Хюррем в своей радости была совершенно искренней. Сам султан Сулейман прислушался к ее совету, а не к совету Ибрагима-паши и одержал большую победу. Ей удалось пройти по тонкому канату, даже не покачнувшись. «Ты проиграл, Ибрагим, – твердила она про себя. – Теперь Хюррем будет править не только в покоях падишаха, но и в государстве».