– Я тебе слушаю, доченька.
Хюррем запнулась, изо всех сил стиснув руку Мерзуки. Так крепко, что ее ногти ранили девушке ладонь.
– Вопрос мой вот каков. Дозволено ли мусульманке сближаться с мужчиной, если у них не было никаха?
Али Джемали-эфенди покраснел. Он все понял. Вот в чем была главная причина. Ведь Хюррем была простой наложницей. Падишах мог вступать в связь с немусульманкой, однако стоило той принять ислам, как все менялось. «Очень сложная ситуация», – сказал себе шейх-уль-ислам. Вскоре все узнают, что Хасеки стала мусульманкой, и среди подданных разнесется весть, что, несмотря на это, султан Сулейман живет с ней без никаха. Закрыть глаза на это никак не удастся. Султан не сможет забыть о предписаниях шариата, согласно которым не так давно в Касымпаша осудили мужчину и женщину, живущих без никаха. И он не сможет сделать так, чтобы во дворце шариат стал другим. Он не сможет закрыть глаза на прелюбодеяние. «Как жаль, – подумал он, – сейчас Хасеки, которой Аллах указал путь, услышит его ответ и непременно раскается в принятом решении». И все же он должен был сказать правду. Он попытался сквозь отверстия ширмы рассмотреть лицо женщины.
– Нет, доченька, – тихо произнес он. – Мусульманке запрещается жить с мужчиной без никаха. Это прелюбодеяние. Это большой грех.
Воцарилось молчание, которое Али Джемали-эфенди связал с тем, что Хасеки страшно расстроена. Каково же было его изумление, когда по голосу он услышал, что Хюррем счастлива.
– Так, значит, не дозволяется. Так, значит, прелюбодеяние – большой грех.
– И ты по-прежнему хочешь стать мусульманкой, доченька?
– Хочу.
– Ты хорошо подумала о последствиях своего решения?
– Аллах, который указал мне путь, поможет мне преодолеть все препятствия на нем.
– Тогда мне остается лишь выполнить свою обязанность. Выполни первое условие ислама и произнеси имя Аллаха, дочка.
Али Джемали-эфенди сначала услышал шорох ткани, донесшийся из-за ширмы, а затем голос Хюррем, произносивший слова шахады:
– Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед – пророк его.
Она выговаривала каждое слово очень тщательно, и голос ее дрожал. Старик сам почувствовал, что волнуется. Он закрыл глаза и принялся читать длинную молитву, а затем произнес: «Прозвучали слова священной шахады, было упомянуто имя Всевышнего, прозвучала клятва в том, что нет другого Бога, кроме Аллаха, и что Мухаммед, да пребудет мир с ним, посланник Его. Мы это слышали собственными ушами, мы свидетельствуем. Пусть все слышат и знают, что Хюррем Ханым по воле Аллаха приняла ислам. Да будет над ней его благословение».
Из-за решетки раздалось всхлипывание: «Да будет доволен вами Аллах, ходжа». Хюррем говорила очень тихо: «Если бы можно было, мы бы поцеловали вашу драгоценную руку». Хюррем не понимала, почему она плачет. Неужели она разволновалась из-за слов, которые произнес ходжа? Хюррем сказала себе: «Все, теперь все кончено. Теперь я по другую сторону. Теперь я сожгла последний мост между собой и своим прошлым. Прощайте, родные холмы. Прощайте, полевые цветы. Прощай, моя деревня, где я ловила бабочек. Прощай, моя родина, где девушки водят хороводы. Обратного пути нет».
– Какое счастье, – весело сказал ходжа, и его слова заставили Хюррем отвлечься от воспоминаний. Казалось, старик чувствовал все, что у нее происходило в душе. «Ты словно бы родилась заново, Хюррем Ханым, – сказал он. – С тех пор как твою душу озарил свет ислама, все, что было у тебя, осталось в прошлом: твое имя, твой язык, твоя вера. Ты изменилась, стала совсем другим человеком. Прошлое предоставь прошлому, чтобы оно не омрачало будущее. Ведь именно ты подарила султану Сулейману, сыну султана Селима Хана, троих сыновей и дочь. Повелитель доволен тобой. Проявляй усердие в своих молитвах и в вере, чтобы и Аллах был тобой доволен. Необходимо забыть прошлое, чтобы жить будущим. Тебя будут помнить не за твое прошлое, а за твое будущее».
Именно этого хотела Хюррем. Теперь судьба окончательно стерла ее прошлое. Александра-Анастасия Лисовская умерла, о Руслане все давно позабыли. Христианский мир называл ее Роксоланой, Султаной ля Росой, но она оставалась Хюррем. Единственной возлюбленной султана Сулеймана.
Мерзука радостно обняла ее.
– Пусть Аллах помогает тебе на всех путях, доченька, – воскликнул старик.
– Ходжа-эфенди, – Хюррем встала и близко подошла к решетчатой ширме, так что стало видно ее лицо. Она держалась за ширму, ее пальцы виднелись в дырочках. – Мы просим вас сообщить это известие повелителю лично.
В ее голосе сейчас слышались и мольба, и приказ. «Она совершенно права, – взволнованно подумал ходжа. – И как это я только пошел на такое?» Он был очень опытным человеком, однако поддался чужой воле. Все произошло в мгновение ока, без дозволения падишаха. А что скажет Сулейман? Но что ему оставалось делать? Он сказал себе: «Пусть воли падишаха не было, но была воля Аллаха». К тому же, будучи лицом духовным, он не мог отказать человеку, который хочет принять ислам. Он не мог сказать – мне нужно посоветоваться с падишахом, посмотрим, разрешит ли он тебе принять ислам. Это было бы настоящим оскорблением воли Аллаха, даже если речь идет о женщине, которая подарила повелителю четверых детей, о возлюбленной султана Сулеймана. «Да какой там возлюбленной, султан любит ее по-настоящему», – сказал старик сам себе. И эта женщина, не сообщив ничего султану, сейчас стала мусульманкой. Али Джемали-эфенди пытался предугадать, какой будет реакция падишаха. Возможно, сначала он обрадуется, но потом, когда поймет, что должен расстаться с Хюррем, сильно разгневается. «Я не могу, – говорил себе старый шейх-уль-ислам, – сказать рабу, перед которым Аллах открыл двери истины: стой, не входи! Именно это я скажу падишаху».