Хюррем, наложница из Московии - Страница 135

135

– Какая ты у меня умница, – сказал он, – как ты хорошо придумала. А я взял на службу к себе одного из его верных людей.

– Кто же этот счастливец?

– Ты его не знаешь. Один девширме, воспитанный в Эндеруне. Он очень талантлив. Его можно было даже наградить, но он попросил отпустить его на родину, повидаться с семьей. Правда, девширме запрещено возвращаться на родину. Нам о нем рассказали, и мы пожелали его видеть. Нас поразил его умный взгляд. Нам он сказал то же, что говорил и раньше: «Если я заслужил награду, то дайте мне выбрать ее самому. Разве может быть бо́льшая награда, чем увидеть отца и мать?» Нам понравились такие слова. Мы отпустили его. Он съездил на родину и вернулся. Он долго служил у Искендера Челеби, стал большим человеком. Это хорват по имени Соколлу Мехмед-ага.

Позже пришло известие о настоящей катастрофе. Ибрагим-паша, предоставив управление Багдадом сирийским и египетским пашам, предавался наслаждениям в багдадском дворце. Пока он развлекался с красивыми арабками на берегу реки, в тени пальм и хурмы, считая, что он пребывает в висячих садах Вавилона, произошло непоправимое.

Шах Тахмасп, который два года прятался от Османов, решил, что настало время отомстить и перейти к действиям. Сефевидские воины внезапно, словно буря, налетели на турок. Трое из пяти санджак-беев погибли мгновенно. Тысячи янычар приняли смерть от мечей. Одержав сокрушительную победу, Тахмасп скрылся так же стремительно, как и появился. Ибрагим-паша, собрав рассеянные нападением войска, попытался взять реванш, но все его усилия были напрасны. След Тахмаспа давно простыл в пустынях Ирана.

Султан Сулейман теперь не испытывал к Садразаму, который превратил победу в поражение и заставил его пережить такой позор, ничего, кроме гнева. Когда тот вернулся из Ирана, он даже не позвал его к себе. Не желая видеть Ибрагима-пашу, он не только перестал ходить на собрания Дивана, но даже наблюдать за ними из-за решетки. Доходившие до него разговоры о действиях и поступках великого визиря приводили его в бешенство.

Однажды во время Рамазана он поделился с Хюррем: «Ты можешь себе представить, Ибрагим заставляет людей, которые ему служат, называть себя султаном. Глашатаи на улицах Багдада кричали “Это приказ самого султана Ибрагима”. Мы не обложили наших подданных никакой данью, зато наш “султан Ибрагим” собрал с жителей Багдада большой налог».

Падишах перечислял одно за другим преступления Ибрагима. Момент, которого Хюррем ждала так много лет, наступил. Она много лет молила Аллаха, чтобы он помог ей одолеть греческую свинью. И сейчас его бородатая голова была в ее руках. Она выслушала повелителя с удивленным видом, словно бы не верила его словам, а затем сказала: «Если мне будет позволено и если повелитель не решит, что я проявляю враждебность к этому человеку, я бы хотела кое-что сказать».

– Говори, Хюррем.

– Повелитель ни о чем не догадывается, но пусть он знает, что Хюррем давно живет в страхе.

– В страхе? Что за страх, ведь Хюррем ничего не боится!

– Мы боимся не за себя, – склонила голову Хюррем. – Мы боимся за нашего повелителя.

– Ты боишься за меня? Почему? Чего можно бояться?

Хюррем никогда не ожидала от себя самой, что она будет так спокойна. Теперь настало время расправиться с Ибрагимом.

– Конечно же, боюсь, – тихо проговорила она. – А вдруг человек, который все это делает, однажды пойдет дальше?

– Что ты хочешь сказать?

– Вы сами говорите, что он уже называет себя султаном. Он богаче вас. Есть ли кто-то в мире богаче его? Я не знаю. Вы доверили ему должность главнокомандующего, и теперь ваше войско в его руках. А если однажды он, поверив в собственные силы, перейдет к действиям? С такими деньгами можно купить любого. Ваших янычар, ваших пашей, абсолютно всех. Я боюсь именно этого.

Сулейману на мгновение показалось, что земля уходит у него из-под ног. «А ведь она права, – сказал он себе. – Ведь этот сладкоголосый спесивый раб в один прекрасный день может объявить себя султаном».

Хюррем заметила, что муж задумался, и добавила: «Я боюсь, что не только вы, но и наши шехзаде могут пострадать».

– Ты говоришь о Мустафе Хане?

– Да, после вас.

– О чем ты говоришь, женщина? Хватит попусту болтать.

– Вы слишком быстро забыли о змее, повелитель. Она может появиться в любое время, в любом месте дворца.

– Но трон всегда будет принадлежать династии Османов!

– С чего вы взяли? Он убедит шехзаде Мустафу, тот поможет ему свергнуть вас с престола, какое-то время будет править Мустафа, а на деле сам Ибрагим, а затем Ибрагим и с Мустафой Ханом расправится.

Султан Сулейман вскочил с седира и, заложив руки за спину, принялся мерять шагами комнату. Было видно, что он пытается принять какое-то трудное решение. Хюррем подумала, что надо в этом ему помочь.

– Что требуется сделать в такой ситуации? Если бы ты была падишахом, что бы ты сделала?

– Я бы избавилась от него, забрала бы у него печать.

Хюррем показалось, что ее голос звучит, словно шипение змеи.

– Я этого сделать не могу. Я дал ему слово, что никогда не лишу его должности. Я поклялся, и поклялся на Коране.

– Откажись от своего слова. Разве жизнь не важнее слова?

Сулейман возмутился. «Ты с ума сошла, женщина? – гневно воскликнул он. – Если падишах не будет держать своего слова, то какова же ему цена?»

Хюррем внимательно посмотрела мужу в глаза. Тот впервые в жизни испугался ее взгляда. Эти глаза горели огнем.

Вся жизнь Хюррем была свидетельством тому, как легко можно позабыть о правилах и традициях дворца. Легко было сказать – она ждала этого момента ровно четырнадцать лет. От волнения ей даже не хватало воздуха: «Слово произносит рот, а нарушает его смерть. Если человек, которому дали слово, умирает, то не остается ни слова, ни клятвы».

135