– Мне так захотелось себя назвать, повелитель, – сказала Руслана, немного поколебавшись.
Султан Сулейман не отводил от наложницы глаз. Какие бы ни были у него проблемы, тревоги, как бы ни приводили его в ярость родосские рыцари, эта улыбка заставляла его забыть обо всем и уносила все волнения прочь. Взяв себя в руки, Сулейман спросил: «Ах вот как! Почему?»
– Потому что это имя напоминает мне, повелитель, мою родину, мою деревню, мою мать, моего отца.
Руслана отвечала, но ей хотелось кричать от радости: «Я ему понравилась, понравилась, слава богу!»
На лице султана Сулеймана, перед которым все дрожали, на которого никто не решался посмотреть, тоже появилась улыбка: «Ну и что нам теперь делать? Как нам тебя называть? Александра или Руслана?»
Молитвы были услышаны. Руслана смотрела только на одного падишаха, она не замечала растерянных, полных зависти взглядов гаремных слуг и наложниц. А если бы и заметила, то не придала бы им значения. Начиная с той ночи, когда ее похитили из родного дома в деревне и когда началась ее жизнь, полная лишений, она верила, что счастье обязательно ей улыбнется. Ей хотелось, чтобы Сулейман безумно влюбился в нее. «Я тоже буду крепко его любить, – подумала она, – я заставлю его забыть Гюльбахар. Я подарю ему сыновей».
Их глаза все еще смотрели друг на друга. На лице Русланы по-прежнему сияла улыбка, лишившая Сулеймана рассудка: «Какая разница, как зовут вашу покорную рабу? Как повелитель пожелает, какое имя выберет, пусть то и будет».
Падишах заметил: девушка хочет сказать что-то еще.
– Ты желаешь спросить меня о чем-то? Смелее!
– Я удивлена, что вы говорите на моем языке, – призналась Руслана.
– Мы были санджак-беем в Крыму, в Кафе. Три года. А многие в Крыму говорят по-русски. Наша матушка тоже говорит.
Девушка с трудом сдержалась, чтобы не засмеяться. Она быстро сказала:
– Моя покойная матушка Гюльдане тоже разговаривала со мной по-русски.
– У нас никого, с кем бы мог говорить на твоем языке, – вновь перешел на русский Султан. – Только немножко Сюмбюль-ага. Немножко. Когда долго не разговаривать, все забудешь.
Руслана невольно хихикнула.
– Что случилось? Сказать что-то не так?
– Некоторые слова вы вымолвили с ошибками.
– Ах вот как? А как правильно?
– Правильно так: «Здесь нет никого, с кем бы я мог говорить на твоем языке». Когда редко говоришь, язык забываешь.
Падишах медленно повторил за девушкой.
Ему очень нравилось общаться с ней, и он этого не скрывал: «Говорить… С тобой… На русском… Неплохо было бы…»
Руслана немедленно поправила: «Было бы неплохо разговаривать с тобой по-русски».
Падишах повторил.
– Получается у меня, а?
– Ну как сказать. Неплохо.
Лицо Сулеймана внезапно стало серьезным:
– Последний раз мы несколько говорили на твоем языке во время похода на Белград. Язык сербов похож на русский. Но с того времени мы не говорить ни разу. Сейчас первый.
Падишах глубоко вздохнул. Лицо его погрустнело: «Но ведь твой турецкий, наверное, хуже моего русского?»
В тот момент Руслана заметила, что султан Сулейман в чем-то похож на ребенка. Так, значит, внутри правителя огромной бескрайней страны жил мальчишка, который любил узнавать новое, любил играть, а иногда мог быть опасным. Она сразу заметила, что пора завершать разговор.
– Вы правы. Мне кажется, вы добились больших успехов. Вы можете говорить на моем языке. А я ваш язык все еще не выучила.
Не отводя взгляд от Сулеймана, Руслана поняла еще одну вещь – падишаху нравилось, когда ему льстили. «Никогда не забывай об этом, Руслана, – сказала она самой себе, – никогда не забывай его часто хвалить».
– Тогда поступим так. Ты научишь нас русскому, а мы научим тебя турецкому, – решил султан.
Наложница нежно посмотрела на молодого человека. В ее взгляде было все: согласие, покорность, любовь, страх, строптивость, гордость… и страсть. Падишаху тут же захотелось поцеловать девушку в полные влажные губы.
Внезапно султан Сулейман почувствовал, что сейчас говорить больше не о чем. Ему хотелось сесть куда-нибудь и записать несколько бейтов. По гарему волнами должны были побежать сплетни. Эти сплетни, вне всякого сомнения, достигнут Дивана. А от Гюльбахар непременно придет еще одно, полное укоров, послание. Она, должно быть, очень обиделась, что он не ответил на вчерашнее. «Что поделаешь, – сказал он себе, – разве, когда готовишься к походу, остаются силы на женщин? Ну что ты оправдываешься. Что же это за пламя загорелось в твоем сердце? Почему же не хочется отводить глаз от этой девушки?»
Мгновение он медлил, спрашивая себя: «Что со мной? Чем я так околдован? Неужели великий повелитель огромного мира стал пленником?»
– Сейчас мне пора идти, – произнес он с трудом.
И, оставив Руслану, у которой бешено колотилось сердце, зашагал прочь. Он сделал несколько шагов и обернулся:
– Не лишай нас удовольствия слышать по ночам твой прекрасный голос. Вчера ты пела очень красивую песню.
Руслана низко поклонилась вслед Сулейману.
Впервые она не жаловалась, что нужно поклониться.
После того как с Русланой вслед за Хафзой Султан поговорил султан Сулейман и оба похвалили ее, вокруг девушки образовалась стена уважения и страха. Руслане это безумно нравилось. Далеко позади остались те дни, когда наложницы, проходившие мимо в общем зале, задирали нос, не замечая ее. Сейчас все, наоборот, соревновались в том, чтобы проявить к ней внимание. Всякий раз, когда она выходила в общий зал, тут же собиралась небольшая толпа. Служанки бегали вокруг нее, заглядывая ей в глаза, не желает ли она чего.