Хюррем, наложница из Московии - Страница 59

В гареме поговаривали, что падишах ездил к Золотому Рогу. По ночам он поднимался на галеры, разговаривал с матросами. Но Хюррем, погруженная в свои страдания, не слышала разговоры о том, что повелитель инспектирует свой флот.

А между тем Стамбул кипел. Посол Венецианской республики Марко Кетто писал донесение своему правительству: «Здесь что-то готовится. Кажется, молодой султан Сулейман готовится к новому военному походу. Боюсь, что после несчастья, постигшего весь христианский мир в лице Белграда, его ожидает новый тюркский вихрь».

Но куда должно было отправиться это войско? Золотой Рог кишел судами всех видов и размеров, причалы были забиты галерами, ботами и галеонами.

Марко Кетто отправил в город соглядатаев, но разузнать ничего не сумел. В Стамбуле что-то зрело, но все держали рот на замке. Он выехал из посольского дворца в Галате, из окна кареты внимательно рассмотрел все от мала до велика суда османского флота, выстроившиеся лесом мачт в Золотом Роге. Смешавшись с толпой, он попробовал прислушаться к разговорам. Именно в тот раз Марко Кетто услышал в толпе сплетню о том, что сердце падишаха похитила какая-то русская девушка. Но любовные приключения Сулеймана были ему совершенно неинтересны. Как посол морской державы, он хотел знать, куда отправятся эти суда. Ему непременно нужно было узнать об этом.

Хюррем не было никакого дела до всей этой суматохи, сводившей с ума венецианского посла. Ее глаза опухли от слез. Мерзука и другие служанки пытались ее успокоить, рассказывая в утешение о том, что готовится сейчас в Золотом Роге, но Хюррем, шмыгая носом, лишь пожимала плечами. «Какое мне дело, – говорила она, – мне нужен повелитель».

Что ей делать, как напомнить о себе? Этот вопрос, как назойливая муха, не давал ей покоя.

Однажды вечером, после азана, Хюррем нашла ответ. Проходя мимо мангала, стоявшего посреди большой комнаты, она сделала вид, что ей плохо, и упала. Падая, она успела перевернуть мангал. От раскаленных углей затлели и дорожки, и ковер, а она лежала и молилась: «Матерь Божья, помоги мне».

Ковер быстро занялся пламенем. Огонь, извиваясь, как змея, перескочил на шелковую тахту, затем на занавески. Разгоравшееся пламя постепенно приближалось к тому месту, где она лежала. Раздался крик Джафера: «Пожар!»

Вслед закричала Сетарет-калфа: «Горим! На помощь! Хюррем Ханым в огне!»

Пламя уже подбиралось к платью Хюррем. Джафер подбежал к ней, Хюррем сделала вид, что пришла в себя, и с ужасом закричала, словно бы только сейчас увидела огонь вокруг. Джафер вытащил ее из огня на руках.

Пока гаремные слуги носились, пытаясь погасить пламя, Хюррем Ханым брызгали в лицо водой, стараясь привести ее в чувство.

Едва очнувшись, она сказала: «Лучше бы вы меня оставили. Лучше бы вы оставили душу, которая и так сгорает от любовных страданий, пусть бы она сгорела в огне и покинула этот мир».

XXVII

В гареме не смолкали сплетни. Событие обсуждали все. Кто-то клялся: «Девушка сама себя подожгла», и отчасти это было правдой, а другие не соглашались: «Ну что вы, у нее подол платья попал в огонь!» Некоторые поговаривали, что пожар устроила сама Гюльбахар Хасеки Султан, и за этими разговорами произошедшее постепенно стиралось из памяти обитателей гарема. Османский дворец, много раз переживавший пожары, на этот раз не пострадал. Огонь быстро погасили. Правда, в гареме сильно пахло гарью. Несмотря на то что стояла зима и дул холодный ветер, пришлось отворить настежь все окна и двери, чтобы проветрить покои.

Но пожар в душе Хюррем продолжался. Несмотря на то что с момента происшествия, поднявшего на ноги весь гарем, прошло уже десять дней, от падишаха вестей не было. Иногда появлялся Сюмбюль-ага и сообщал, что повелитель проводит время в особняке у главного сокольничего Ибрагима-аги. Кто этот Ибрагим-ага? Что в нем такого, что Сулейман тратит все время на этого несчастного, хотя она его так любит и ждет?

– Значит, если бы Хюррем погибла в огне, даже это не напомнило бы повелителю о ее существовании? – терзала она себя.

Тем временем наложницы уже начали над ней посмеиваться. Стараясь разозлить ее, они громко перекрикивались:

– Сколько уже дней прошло, девочки?

С другой стороны общего зала летел ответ:

– Кажется, пять или десять.

– Да уже целый год!

– Ой да ладно, это тебе каждая ночь годом кажется.

– Кто тебя согревает по ночам, девушка? Кто подбрасывает тебе дров?

Ответ не заставлял себя ждать: «Мне хватает огня моей любви. Видишь, от моей страсти уже пожары начинаются».

За такими разговорами следовал хохот, а за ним – гневные окрики Сетарет-калфы: «Ну-ка замолчите, немедленно займитесь работой!» Иногда следом вмешивался и Джафер. Голос у него был высокий, как у женщины, однако в противоположность голосу он был рослым и широким в плечах, а грозный взгляд огромных глаз мог испугать кого угодно. Завидев Джафера, наложницы, до того смеявшиеся над его госпожой, мгновенно разбегались.

Даже Екатерина, которая с завистью косилась на Хюррем в «бане невесты», начала теперь смотреть на нее по-другому. Всякий раз, завидев Хюррем, она улыбалась, словно хотела сказать: «Ну вот, и про тебя забыли, как и про меня. Не расстраивайся, моя дорогая, подожди, он еще тебя найдет. Нужно подождать».

То, что Сулейман уже много дней не спрашивал о Хюррем, вызвало большую радость в покоях Гюльбахар Хасеки. Вместе с ней радовались и ее служанки, избежавшие на сей раз гнева и розг. Их госпожа стала прежней. Теперь Гюльбахар, как и раньше, просыпалась рано, одевалась с помощью нескольких служанок, а затем отправлялась гулять в розовый сад. Теперь она снова часто смеялась и даже иногда делала служанкам подарки. К ней вернулся ее прежний аппетит.