Хюррем, наложница из Московии - Страница 60

Все произошло именно так, как она ожидала, и так, как ей хотелось. Сулейман сорвал московитскую розу, насладился ее ароматом и выбросил. Правда, он все еще не спрашивал и о самой Гюльбахар, но теперь ее это не тревожило. Было ясно, что падишах очень занят, как всегда, когда готовился к походу. Где это видано, чтобы перед самой войной падишахи забывали о своих воинах и пашах и бегали к женской юбке?

На одиннадцатый день Гюльбахар посетила покои Хафзы Султан: «Мы решили узнать, как поживает наша матушка». Пожилая женщина знала, какие чувства заставили Гюльбахар прийти к ней, но ничего не сказала. Она встретила мать своего единственного внука приветливо. Она даже сделала вид, что не видит в глазах Гюльбахар злорадства: «Ну, что? Твой сын взял московитскую неверную, а затем бросил». Она любезно встретила Хасеки и сделала вид, что не слышит никаких намеков в ее вопросе: «Ну как вы, матушка, теперь вы счастливы?»

Обе женщины сели бок о бок и за вышивкой обсудили, что, наверное, грядет новый военный поход. Валиде Султан сказала: «Давно мы не видели нашего сына, уже тоскуем по нему», а Гюльбахар не упустила возможности добавить: «Так кто же по нему не тоскует, матушка».

Пожилая женщина говорила себе: «Не обращай внимания», но затем решила поставить на место Гюльбахар, которая совсем забылась от ревности. Она внимательно посмотрела в глаза матери своего внука и сказала: «Тоска очень тяжела, Гюльбахар. Ты знаешь это лучше всех. Смотри, вот уже несколько месяцев, как ты не видела падишаха».

Хасеки Султан показалось, будто в ее грудь вонзили острый нож. «Ах ты, старая ведьма, – подумала она. – Но когда-нибудь ты сдохнешь, а я останусь. Мой Мустафа взойдет на престол, и Гюльбахар, которая месяцами сидела за закрытой дверью, станет Валиде Султан». Гюльбахар вихрем вылетела из покоев Валиде Султан. Этот вихрь ударил по служанкам, ожидавшим ее у дверей и коротающим время за болтовней. Хасеки пронеслась перед ними, яростно топая каблуками, и крикнула: «Чего стоите, дуры?» В ярости она влетела к себе в покои и, увидев, что одна из служанок заснула на диване, бросилась на нее с розгой. Долго кричала она на своих служанок, которые совершенно не понимали, почему их прекрасная госпожа вновь в гневе.

Гюльбахар с трудом успокоилась. Старая ведьма в лицо сказала ей, что Сулейман больше не хочет ее видеть. Правда была ясна как день. Теперь простых утешений недостаточно. Теперь нужно избавиться от московитской неверной, только это ее бы успокоило. Как бы то ни было, падишах должен вернуться к матери своего единственного сына.

Но события развивались не так, как ожидала Гюльбахар.

Спустя четырнадцать длинных ночей после последнего свидания султан Сулейман вновь пригласил Хюррем. А Хюррем, услышав об этом, совершенно не обрадовалась, к изумлению окружающих. Она тихо ждала, пока служанки соберут ее к вечеру. Она даже не обратила внимание на то, как Камер, причесывая, больно дернула ее за волосы. Хюррем была погружена в раздумья. «Я никому не позволю меня использовать и бросить, – говорила она самой себе. – Я не Екатерина, никто не смеет меня бросать, никто, даже падишах!»

Она все время твердила это про себя все прошедшие четырнадцать бессонных ночей. Она не замечала того, что происходит вокруг, не слышала, о чем говорят. Ей не хотелось ни есть, ни пить, не хотелось вставать с постели. Когда Мерзука протягивала ей подаренный падишахом саз и просила поиграть, она бессмысленно смотрела на подругу. Что теперь играть, о чем теперь петь? Кому теперь играть, кто будет слушать ее песни?

И Мерзука, и Сетарет, и даже сам Сюмбюль-ага настойчиво просили ее отправить хотя бы раз падишаху записку: «Позови меня, я скучаю по тебе», но она не стала ничего отправлять. С какой стати она будет упрашивать? Ведь она, как далекие неприступные вершины заснеженных гор. Разве Сулейман не сказал, что она нравится ему этим? А что произошло сейчас? Она никак не могла понять. Что она такого сделала, что повелитель внезапно отдалился от нее? К тому же без всякого объяснения, ничего не сказав. Может быть, он рассердился, что она смеялась над тем, как он говорит по-русски? Но совершенно непохоже, чтобы это его сердило. К тому же он смеялся. И разве не он сказал: «Моя Хюррем заставляет Сулеймана взлетать до небес»? Тогда почему же сейчас он покинул Хюррем, которая заставляла его летать до небес? Как мог он опозорить ее на весь гарем?

«Что поделаешь, – говорила она себе. – Он – султан Сулейман, а она – Хюррем, дочь лугов и степей, рек и гор».

Хюррем была обижена, очень обижена. Внезапно пришло понимание, что в этом огромном дворце она на самом деле никто.

Зачем Сулейман звал ее именно сейчас, когда все ее мечты развеялись? Снова для того, чтобы получить удовольствие и покинуть? Что, она должна стать любовной игрушкой османского повелителя, о которой то вспоминают, то забывают? Если бы ее батюшка слышал об этом, что бы он сказал? Как бы она теперь посмотрела ему в глаза?

Да, любовь прекрасна. Ей нравилось предаваться любви. Она потеряла голову всего лишь оттого, что стала женщиной падишаха. Но теперь ей хотелось не только любить, но и быть любимой. Она никому, даже Сулейману не позволит так с собой обращаться. Она скажет ему об этом.

Направляясь в покои падишаха, Хюррем заметила, что впервые у нее не колотится сердце. Надменно прошла она мимо Дайе Хатун. Когда большая тяжелая дверь отворилась, она все так же надменно вошла в покои султана Сулеймана.

Повелитель сидел за столом. Он еще не снял тюрбан с кафтаном. Значит, он только что пришел. Услышав, что дверь открылась, он оторвал взгляд от карт и посмотрел на Хюррем. При виде девушки его задумчивые глаза засияли, и он встал навстречу ей.