Хюррем, наложница из Московии - Страница 90

По правде, великий визирь выглядел настолько занятым делами государства, которые ему поручил падишах, что, казалось, ему некогда было думать о Хюррем. К тому же его свадьба с Хатидже Султан прошла великолепно. Гуляния в Стамбуле длились много дней. Хотя это было не принято, падишах лично принял участие в свадьбе, показав тем самым, как он ценит Ибрагима. Вернувшись во дворец, он, конечно же, рассказывал Хюррем всякие сплетни о том, как его зять, Ибрагим-паша, неуверенно вел себя на свадьбе, но все оттого, что перенервничал.

«Черт бы его побрал», – ругалась Хюррем про себя всякий раз, когда слышала имя Ибрагима-паши. Любая похвала Сулеймана добавляла дров в огонь злобы и ревности, горевший в ее сердце. «Я хочу, чтобы Сулейман стал только моим, но вместе со своим государством, троном, венцом», – твердила она себе днями и неделями. Она много чего твердила себе. Увы, ей не с кем было поделиться своими мыслями, страхами, расчетами и надеждами. Свои тайны она могла шептать только в розовое маленькое ухо шехзаде Мехмеда: «Сын Хюррем вырастет и станет падишахом над Османами!»

Нужно было быть очень осторожной. И терпеливой. Терпеть было непросто, но на кону стояли ее жизнь и жизнь сына.

Между тем Сулейман поручил государство, власть, в общем, все на свете Ибрагиму. Падишах теперь даже не участвовал в заседаниях Дивана. Он наградил зятя еще и титулом сераскера, словно тому не хватало титула великого визиря. Ибрагим стал главнокомандующим всего османского войска. Хюррем была сражена, когда узнала об этом, ведь такой титул носил только падишах. Впрочем, потрясены были и остальные – визири, янычарские командиры, шейх-уль-ислам, воины, одним словом – все. Недавно женившийся великий визирь, несмотря на медовый месяц, успевал вникать во все вопросы и вмешиваться во все дела. Иностранные послы со всех ног мчались во дворец, чтобы увидеть нового влиятельного человека Османов, чтобы подобраться к нему поближе и понять, как можно на него повлиять.

Совершенно невиданным было и то, что Ибрагим обсуждал османскую внешнюю политику с венецианским купцом по имени Джиритти. Это было совершенно невозможно, и, конечно, слухи об этом сразу достигли ушей Хюррем.

На самом деле о встрече она узнала от Хафзы Султан. Пожилая женщина не на шутку волновалась: «Что будет делать Ибрагим-паша? Как можно советоваться о делах государства с иностранцем? Будет ли такая услуга во благо? Неужели повелитель этого не замечает?» «Хоть бы ты с Сулейманом поговорила, девушка», – казалось, просила Валиде Султан.

Должна ли Хюррем поговорить с султаном? Хасеки слышала, что и пожилым визирям не нравится, что Ибрагим запускает в дела государства иностранную руку.

В Диване заволновались. Прежний великий визирь Пири Мехмед-паша, сетовавший, что падишах мягко и вежливо его отстранил от должности из-за интриг Ибрагима, как-то пришел в Диван. Ибрагим крайне почтительно принял пашу. Они повели разговоры о том о сем, пока не заговорили о «деле Джиритти».

– Мы слышали, что Садразам считает полезным советоваться по некоторым государственным вопросам с иностранцами? – осторожно поинтересовался Пири Мехмед-паша.

Ибрагим предвидел визит пожилого человека, который оставил ему печать, даже не скрывая свою обиду на падишаха, хотя ждать визита пришлось несколько месяцев.

– Синьор Джиритти иногда приходит к нам на прием и даже несколько раз приводил с собой посла Венеции Марко Кетто. Мы поговорили о делах в мире, у нашего разговора не было никакой особенной цели. И знаете, нам многое удалось узнать!

Пири-паша растерялся, поняв, что все ответы тщательно заготовлены. «Смотрите-ка, бывшие рабы нам еще и перечат!» – собирался он нагрубить, однако дождался продолжения фразы.

– На каждой нашей встрече меня постоянно спрашивали все подряд, и синьор Джиритти, и Марко Кетто, о Хюррем Хасеки, – продолжал Ибрагим-паша вкрадчивым голосом. – Возлюбленная нашего падишаха не сходит с уст и в Европе, а мы ничего не знали. Даже папа Адриан выдумал Хюррем имя.

– Какое есть у безбожника право придумывать имя женщине повелителя мира? – рассердился Пири-паша.

Ибрагим продолжал вкрадчивым голосом:

– Паша совершенно прав. Это абсолютное бесстыдство. Ведь европейцы говорят, что Хюррем Ханым очень неуживчивая, а наш повелитель потакает ей во всем. А еще говорят, что стоит ей только прогневаться, как с ней не могут справиться даже воины великого падишаха. Папа сказал, что русскую девушку должны звать не Хюррем, а Роксолана, «роза с шипами». Так теперь ее называет весь христианский мир. Так что, если где-то услышите имя Роксолана, не пугайтесь.

– Как ответил великий визирь на такое невежество?

Ибрагим улыбнулся:

– Никак. А как можно ответить на невежество? К тому же наш повелитель действительно занят своей рабыней. Так занят, что делами государства занимаемся мы.

В тот день Пири Мехмед-паша удалился из Дивана глубоко расстроенный. «Эй-вах, – думал он, – судьба Османов сейчас находится в руках грека-девширме и христианской рабыни Хюррем – наложницы из Московии».

Хюррем ни разу не позволила себе заговорить с падишахом о Джиритти, хотя это имя вертелось у нее на языке. Она сумела заставить себя промолчать, хотя ее так и тянуло сказать: «Твой Садразам советуется о делах государства с нашими врагами». Вместо нее этот разговор внезапно начал сам Сулейман.

– Сегодня Ибрагим-паша рассказал интересную вещь. У него есть венецианский друг-неверный, купец, по имени Джиритти. Однажды Джиритти привел с собой венецианского посла, а тот рассказал Ибрагиму следующую новость. Оказывается, новому римскому папе не понравилось имя, которое мы тебе дали. И говорят, он сказал, что Хюррем лучше звать Роксоланой. И с того самого дня в Европе все тебя стали так и звать, Роксоланой».