Хюррем, наложница из Московии - Страница 91

Услышав имя Ибрагима, Хюррем с трудом подавила приступ гнева. Но нужный момент наступил. Хюррем игриво посмотрела Сулейману в лицо: «Какое мне дело до неверных! – пожала она плечами и добавила, как ни в чем ни бывало: – Разве с неверными можно о чем-то говорить и вести дела? А мне достаточно имени, которое дал мне великий султан».

Они нежно обнялись и под градом поцелуев Сулеймана Хюррем продолжала: «К тому же разве позволительно, чтобы Паша Хазретлери, который носит печать моего великого султана, обсуждал с вражескими посланниками гарем нашего повелителя?»

Тем вечером они вышли в розовый сад погулять при лунном свете. Султан Сулейман выглядел веселым, но Хюррем видела, что ее слова подействовали на него.

Погуляв какое-то время, падишах указал на ее растущий живот и спросил: «Как поживает моя принцесса?»

На этот раз Сулейман мечтал, чтобы Хюррем родила ему дочь.

– Я хочу, чтобы глаза у нее были такие же бездонные и голубые, как у тебя. Пусть тот, кто будет смотреть на нее, не сможет оторвать взгляд, пусть тонет в них, пусть обретает покой в их потаенной зелени. Пусть улыбка моей принцессы напоминает улыбку ее матери. И пусть от ее улыбки люди теряют голову и разбивают сердца.

От этих слов сердце Хюррем радостно забилось.

Она подумала про себя: «Ну что, любимчик Ибрагим, яд уже пролит и течет к своей цели. Правь себе на здоровье. Посмотрим, до чего тебя доведет яд Хюррем».

Той ночью она засыпала с мыслью: «Мне нужно еще немножечко яда. Яда, который попадет в кровь греческой свиньи».

Прошло время, и Хюррем родила султану Сулейману дочь.

Ее роды вновь всех подняли на ноги. Так как на этот раз падишах был во дворце, то в гареме поднялась большая паника. По приказу султана Сулеймана были призваны все дворцовые лекари. Главная повитуха со своими помощницами находилась в комнате Хюррем. Армия служанок сновала туда-сюда. Главный евнух Местан-ага выбился из сил. Местану-аге еще ни разу в жизни не приходилось столько бегать. В ту ночь не растянулся он на каменных дворцовых плитах лишь по милости Аллаха.

Схватки ночью усилились. Но ребенок родился только под вечер следующего дня. Хюррем не издала ни звука. Ей хотелось, чтобы Сулейман думал: «Какая она сильная, какая она выносливая! – но в то же время знал о той боли, которую она испытывала. И поэтому, когда схватки ненадолго прекращались, она приказывала повитухам, вытиравшим ей пот со лба, сбегать к повелителю, чтобы он не беспокоился, сказать, что с Хюррем все в порядке, она молится за здоровье султана и его ребенка. Повитуха выходила из покоев Хюррем, передавала сообщение Местану-аге, а главный евнух уже со всех ног мчался к повелителю.

– Хюррем Хасеки чувствует себя хорошо и молится за здоровье нашего повелителя и его ребенка!

А падишах, который от волнения уже несколько часов мерил шагами комнату, всякий раз отвечал: «Мы тоже молимся за нее. Даст Аллах, роды скоро закончатся. Нам лишь только хочется знать, не сильно ли она страдает от боли».

Сообщение падишаха тем же путем возвращалось обратно, и ответ Хюррем снова приносил Местан-ага: «Хюррем Хасеки изволит сообщить, что боль, конечно, очень сильная, но любовь нашего великого султана успокоит любую боль, повелитель».

Что касается подобных посланий, и гонцы, и Хюррем, и Сулейман сбились со счета. После полуденного намаза схватки усилились. Теперь терпеть было очень трудно. Хюррем вновь ухватилась за руку Валиде Султан, и на этот раз не отходившей от ее изголовья.

Когда крик ребенка наконец донесся до покоев султана, он почувствовал, как будто гора свалилась с плеч. «Родила!» – подумал он. Местан-ага, вскоре показавшийся в дверях, прохрипел:

– Да хранит вас Аллах, повелитель! У вас родилась дочь!

Султан Сулейман с нетерпением ждал момента, когда можно пойти к Хюррем и обнять свою маленькую принцессу. Когда в дверях появилась Валиде Султан, он понял, что уже можно, и со всех ног ринулся к Хюррем.

– Ее назовут Михримах, – сказал он, едва войдя в комнату.

Хюррем выглядела гораздо красивее, чем всегда. Она выполнила еще одно желание Сулеймана и упрочила свое положение. Она стыдливо улыбнулась падишаху:

– Вы хотите назвать ее Михримах, повелитель?

– Да, Михримах, солнце и луна, день и ночь, черное и белое.

Видя, что Хюррем не очень его понимает, он продолжал: «Мы решили наречь нашу принцессу таким именем с самых первых дней, как увидели тебя. Если великий Аллах дал нам однажды солнцеликую Хюррем, то я подумал, пусть он даст нам однажды луноликую дочь. Пусть солнце и луна встретятся. Пусть будет день и ночь. И мы уже тогда решили назвать ее Михримах».

Хюррем протянула ему новорожденную:

– Какое красивое имя, повелитель. Возьмите Михримах Султан в свои руки.

– Сначала ребенка должна подержать мать, – сказал Сулейман, с любовью целуя Хюррем в лоб. А затем взял на руки дочку, размахивавшую крохотными кулачками: «Моя дорогая Михримах, моя прекрасная принцесса, мое солнце, мой месяц».

Он заглянул младенцу в лицо и радостно улыбнулся:

– Маленькая принцесса очень похожа на Хюррем! Мы так молились об этом, но она и вправду похожа на тебя.

Хюррем отвечала с улыбкой: «Ни о чем не беспокойтесь. Моя дочь превзойдет в красоте свою мать, лишь бы только ваша любовь была бесконечна».

Той ночью султан Сулейман сказал Хюррем: «Мать моего шехзаде и моей принцессы, слушай меня!» А затем прочитал ей строки газели, которую сочинил специально для нее.

Глаза Хюррем были влажными от счастья, пока султан Сулейман произносил прекрасные слова о сиянии света в его жизни. Малышка, спавшая рядом с Хюррем, во сне крепко держала ее за палец. Маленький шехзаде Мехмед в соседней комнате спал рядом с Мерзукой. Хюррем и падишах с любовью смотрели друг на друга. Оба были счастливы, а Хюррем к тому же сейчас ощущала себя в полной безопасности. Угроза в лице Ибрагима отступила. Дрожь в голосе Сулеймана была доказательством того, что Сулейман никогда не пожертвует ею ради греческого раба.