Хюррем, наложница из Московии - Страница 93

Татарка заплакала. «А еще скажешь султану вот что, – взгляд Хюррем стал задумчивым. – Умирая, Хюррем Ханым молилась, чтобы жизнь повелителя была долгой, а его правление – бесконечным».

Но то, чего боялась Хюррем, не произошло. Джафер провез их по тихим безлюдным улочкам, на которых не было ни янычар, ни стражников, ни даже сторожей, и вывел таким образом из мятежных кварталов.

Они еще долго слышали раздававшиеся в ночи вопли – оказывается, восставшие требовали выдачи не только Хюррем, но и великого визиря Ибрагима-паши: «Любимчик Ибрагим, в чем провинились воины? Долой Ибрагима!»

«Конечно, почему бы им не кричать подобное, – размышляла Хюррем. – Греческий раб давно себя вел, как второй падишах».

Сулейман не только вручил Ибрагиму-паше печать, не только даровал свою сестру Хатидже, не только объявил сераскером, но и назначил ему содержание двести тысяч акче, а к тому же разрешил построить недалеко от Ипподрома огромный дворец. Хюррем дворца не видела, но те, кто видел, захлебывались от зависти:

– Огромный дворец великого повелителя мира кажется бледным по сравнению с дворцом любимчика Ибрагима!

Когда крики восставших остались далеко позади, Хюррем решила, что теперь они в безопасности. Прислушиваясь к стуку колес по камням, Хюррем вспомнила ночь хны Хатидже Султан. На самом деле девушка ей нравилась. В прошлом бывали тяжелые дни, когда Хатидже Султан оказывала Хюррем поддержку, когда Сулейман оставлял ее, уезжая на охоту. Хатидже была на два года младше Хюррем, но была очень умна. Она могла развеселить окружающих какой-нибудь неожиданной фразой.

Ночь хны прошла великолепно. Весь дворец освещался фонарями, женщины веселились, смеялись и угощались вкусными яствами. Присутствовали только женщины со стороны невесты. Ведь жених не имел родственников. Хюррем той ночью все время вспоминала о том, что и она одна-одинешенька на всем белом свете, что у нее тоже никого не осталось. «Если бы я выходила замуж, то на моей свадьбе тоже были бы только родственники со стороны жениха», – с горечью думала она.

Свадьба любимчика Ибрагима с Хатидже Султан длилась ровно десять дней. Женщины веселились во дворце, а мужчины – в особняке Ибрагима, который Сулейман приказал построить для своего друга, наперсника, держателя печати и сераскера. Следуя обычаю, на седьмой день Ибрагим прибыл во дворец Сулеймана за девушкой. Падишах принял его в большом зале, стены которого были завешаны расшитой золотом тканью. Джафер в подробностях рассказал Хюррем все, что происходило тем вечером.

– Любимчик Ибрагим поднес повелителю шербет в великолепном бокале, сделанном из цельного куска бирюзы. А потом незаметно подмигнул падишаху. Значит, в бирюзовом бокале был не шербет, а редкое вино. А наш падишах в ответ преподнес Ибрагиму-паше девять бунчуков.

Хюррем тогда злобно подумала про себя: «Мало подарил. Надо было ему еще два бунчука дать. Перед падишахом на всех процессиях всегда несли одиннадцать бунчуков. Вот бы хорошо было, чтобы зять сравнялся с ним. Как бы то ни было, ведь шакал стал вторым нашим падишахом».

В последний день свадьбы кое-что произошло впервые. Султан Сулейман как обычный гость отправился в особняк Ибрагима, чем добавил веса своему другу и прославил свадьбу своей сестры.

Когда тем вечером он вернулся во дворец, то, счастливый, сказал Хюррем: «Видит Аллах, наша сестра нас очень удивила». Хюррем бесилась от ярости и ревности, но виду не подала, а лишь заметила: «Теперь повелитель должен привыкнуть называть Ибрагима-пашу шурином».

Но Сулейман ее не слушал: «Ты знаешь, Ибрагим приказал украсить вход в свой дворец с одной стороны золотым, а с другой – серебряным шелком».

Дворец султана такой роскоши не видел еще ни разу. Сулейман ничего не замечал. «Значит, ваш шурин уже сейчас обходит вас в богатстве», – захотелось сказать Хюррем, но она смолчала. Терпи, Хюррем.

Когда карета, вздрогнув, остановилась, Хюррем очнулась от воспоминаний. Снаружи раздавались взволнованные голоса. Хюррем приоткрыла занавеску. Еще не рассвело. Кто-то, невидимый Хюррем, кому-то прокричал:

– Ночь проведем здесь!

XLII

Едва услышав о том, что янычары перевернули казаны, султан Сулейман Хан ринулся из предместий в Стамбул. Он даже не стал дожидаться, пока за ним поспеют визири и его паши. Примчавшись в Стамбул, он поскакал прямиком в янычарские казармы. А там без разбора свершил суд над мятежниками. Разве может сын самого Селима Грозного знать, что такое страх? Меч его в тот день трудился без устали. С плеч полетели головы. «Ах вы, негодяи! – бушевал султан. – Вот в чем заключается ваше мужество, вот в чем заключается ваша служба падишаху и государству! Я теперь вижу, как вы мне верно служите! Кто из вас осмелится поднять на меня руку?» Напуганные янычары стояли тихо, склонив головы. Каждая орта сложила к ногам султана и свои мечи, и свои знамена. Когда подоспели визири, паши и верные султану воины, все было кончено.

За Хюррем тут же отправили гонца. Рассказывая обо всем, что случилось в Стамбуле, гонец сильно волновался. Слушавшие его женщины не могли нарадоваться.

Кареты тронулись обратно в Стамбул.

Хюррем возвращалась во дворец совершенно другой, странно тихой, грустной, задумчивой.

Султан Сулейман, забыв о всех правилах, сам встретил Хюррем перед дворцом. Он немедленно взял Михримах на руки и расцеловал ее со словами: «Моя маленькая принцесса наконец вернулась домой!» А малышка, посмотрев на нестриженную несколько дней бороду отца, потянулась маленькими ручками, чтобы ухватиться за нее. Вслед за тем наступила очередь шехзаде Мехмеда. Нежная встреча Сулеймана ненадолго отвлекла Хюррем от грустных мыслей. «О великий повелитель, да дарует вам Аллах долгих лет жизни, пусть ваше правление продлится бесконечно!» – приветствовала она падишаха. Сулейман улыбнулся и, наклонившись к ее уху, прошептал: «Я очень испугался за тебя, моя милая Хюррем!»